Вольный каменщик под маской вольного стрелка

Вчера ваш покорный слуга совершил очередную победу над собой и над всемирным заговором Тайных Обществ — посмотрел новый голливудский фильм «Робин Гуд». Я уже давно подозревал, что в наше подозрительное время такой неблагонадежный герой как Робин Гуд не может остаться неохваченным подозрительной волной переосмысления. Раньше Тайные Общества, власть которых еще недавно казалась уже почти установленной и неизбежной, могли позволить человечеству играться со старыми, неотформатированными до полной потери первоначального смысла героями. Теперь, когда их замыслы находятся в опасности, они уже не могут оставить Человечеству героя, который делал тайное явным, вскрывал заговоры и боролся с несправедливостью. Они должны были попытаться украсть его, опорочить или присвоить. Я ждал такой попытки, и я дождался.

Благодаря несправедливости Робин Гуд исключается из средневековой Матрицы

Нам известно несколько вариантов истории Робина Гуда: в одном варианте он — вольный йомен, несправедливо согнанный с земли, в другом — дворянин, несправедливо лишенный замка и имения. В любом случае ключом к пониманию подвигов Робина Гуда является противоборство справедливости и несправедливости. Несправедливость, совершенная по отношению к главному герою инициирует его героизм, определяет образ его действий и жизни. Благодаря этой несправедливости Робин Гуд исключается из обычной системы, из средневековой Матрицы, претерпевает лишения и становится несистемным защитником всех, кто от этой системы страдает. Все окружение Робина соответствует ему: крестьяне, несправедливо лишенные земли, честные рыцари, ограбленные рыцарями нечестными, несправедливо лишенный короны король, приятель-сарацин Назир и, наконец, освящающий всю эту компанию честный, но изрядно пьющий монах. Враги Робина также вполне конкретны: король-узурпатор, шериф-беспредельщик, поправший законы рыцарской чести рыцарь Гай Гизборн и придворные-заговорщики.

Примечательно то, что в отличие от героев, сотрудничающих друг с другом вполне открыто, антигерои держат свое сотрудничество и замыслы в тайне, создавая различные тайные союзы, временные или постоянные. Они совместно загоняют своих жертв в долги, совместно противодействуют возвращению законного короля, негласно поддерживая друг друга ради сохранения власти своего тайного кооператива. Если основой сотрудничества героев являются общие понятия о чести, добре и справедливости, искренняя привязанность друг к другу, любовь и братство, —  словом, те вещи, которые можно и не скрывать, то антигерои ненавидят друг друга, собирают друг на друга компромат и плетут интриги. Их соединяют страсть к власти и деньгам, которые не любят афиширования. Такова расстановка сил и характеристики персонажей в первоначальном варианте легенды.

Робин Гуд, созданный Ридли Скоттом, совершенно противоположен своему прототипу. Начнем с того, что Робин Гуд у Ридли Скотта — самозванец. Его никто не лишил ни земли, ни жены, ни родовой чести, ни замка. Напротив, Робин Гуд по имени Роберт Лонгстрайд присвоил все это себе вместе с именем погибшего на его глазах рыцаря Роберта Локсли. Единственное, чего он был лишен, так это сведений о своем прошлом и настоящей семье. По ходу дела выясняется, что отцом Робина был каменщик, который состоял в  Тайном Обществе с тайным девизом и тайным членством, целью которого было подписание тайной (до поры до времени) Хартии Вольностей. Той самой.

С того момента, как Робин узнает эту семейную тайну, он тут же переходит на строительный лексикон («Мы будем строить на прочном фундаменте») и перенимает эстафету как в области внедрения правовых новаций, так и в области тайной общественной деятельности. В итоге так получается, что Робин Гуд является вовсе не борцом против несправедливого положения вещей, а одним из отцов-основателей ныне существующего порядка. Из антисистемной сущности он превращается в апологета системы. Робин Гуд Ридли Скотта не грабит богатых и не отдает деньги бедным, не защищает обиженных рыцарей и не соединяет влюбленных. Он защищает свое честно присвоенное поместье со своими честно присвоенными крестьянами и любит свою честно присвоенную жену. Из народного героя, который дает укорот сильным мира сего — баронам, лордам, сэрам и пэрам, Робин Гуд сам превращается в одного из сильных и в защитника лордов от сильной королевской власти.

История литературы и кинематографа уже очень богата на Робин Гудов, но у каждого есть особенности.  Так Робины Гуды, снятые в СССР, имеют отчетливый отблеск классовой борьбы, Робин Гуд в исполнении Кевина Костнера более герой-любовник, нежели борец с системой, английский сериал «Робин из Шервуда» до краев наполнен волшебством и мистикой. Происходит это понятно почему: художник придает свои черты герою. Снимай фильм вор, он акцентировал бы внимание зрителя на противозаконных действиях главного героя, режиссер-порнограф — на приключениях организма, коммунист обязательно противопоставлял бы богатых и бедных, а из Робина так и выпрыгивал бы Эрнесто Гевара.

Ридли Скотт, первым обнаруживший Чужого, на этот раз зачем-то спрятал враждебную тварь в образ героя

Поэтому вопрос: кто мог снять фильм про Робина Гуда — самозванца и масона, не является хоть сколь-нибудь затруднительным.

Ридли Скотт, прославившийся тем, что именно он первым обнаружил Чужого, способного развиваться внутри человеческого организма, на этот раз зачем-то спрятал враждебную тварь в образ героя.

Человечество, и я вместе с ним, скорбим о потере.

С уважением,

Рахман ибн Усман аль-Насири

К сказанному моим персидским коллегой можно добавить, что за нынешней тенденцией перевирания историй о легендарных героях — и фундаментальных мифов Человечества вообще — стоит не просто присвоение популярного бренда путём агрессивного вброса художественных средств. Перед нами очередной акт враждебной Человечеству кампании, дошедшей уже до терминальной стадии — дебуратинизации. 

Об этом стоит рассказать подробнее. 75 лет назад русский писатель Алексей Толстой взялся переделывать сказку Коллоди о плохом деревянном мальчике,  после ряда чудовищных вивисекций становящимся полноценным членом общества и получающим за это новую квартиру и много денег. Толстой с присущим ему талантом совершил первую в мире буратинизацию, превратив  типичный морализаторский «роман дрессировки» в героический эпос.

В отличие от Пиноккио, которого кровожадная сказка Коллоди приучает, наконец, просить мало, работать много и не выпендриваться, — Буратино не теряет по сюжету ни огня, ни песни, ни задора, и тем побеждает. Он не «улучшает своё положение в обществе», а смело рвёт на британский флаг устоявшееся благополучие — тем более что оно всё равно оказывается нарисованным на холсте. Буратино освобождает кукол, открывает новый, свободный от эффективного менеджмента Карабаса театр и осуществляет, таким образом, прорыв из настоящего в более светлое Будущее.

Буратино смело рвёт на британский флаг благополучие — тем более что оно оказывается нарисованным на холсте

С тех пор было предпринято немало попыток буратинизации ветхих сюжетов — удачных и не очень. Одной из лучших по сей день остается пьеса Евгения Шварца «Дракон», в которой странствующий рыцарь Ланцелот, забросив надоевшие ему со средневековья феодальные разборки, избавляет мир сперва от индивидуального чудища, а затем от коллективного. Фактически он поступает так же, как Буратино, и мы можем с честью поместить их в одном ряду.

Однако драконы и карабасы нашего мира не были побеждены. Они выжидали — и начали свою культурную реконкисту. Теперь они набросились на одного из первых настоящих буратин в человеческой культуре, Робина Гуда. Героя, который не питал иллюзий на предмет перевоспитывающихся драконов и доступными ему средствами ремонтировал окружающую его несправедливую действительность.

Взглянем на то, что случилось с Робином в 2013 году от Рождества Христова. Если очистить сюжет кинофильма Ридли Скотта до пары предложений, то мы получим Ланцелота, который приходит к Дракону и заявляет ему, что отныне Дракон должен быть  социально ответственным. Иначе лучшие граждане не помогут ему в борьбе с чужим драконом.

...Если бы накануне «Робин Гуда» не появились фэнтези «Битва Титанов», «Перси Джексон» и «Предстояние» с той же, будто по одному лекалу сделанной вивисекцией сюжета, — это можно было бы назвать случайностью.  Однако это не случайность, друзья мои. Идейное зерно этих кинофильмов не призыв к смирению перед лицом испытаний. Ибо есть разница между смирением и смирностью, а дебуратинизация вколачивает в умы зрителей именно смирность, нагло выворачивая наизнанку мифы и историю. В древнегреческом мифе Андромеду чуть не слопал дракон, посланный эффективным менеджером Посейдоном по просьбе нескольких гламурных тёлок. Дебуратинизаторы объясняют, что на самом деле это был заговор против гармоничной всемирной власти Зевса, Посейдона и прочих достойных со стороны Тёмных Сил. В английском мифе крестьянин, измученный произволом оборотней в латах,  собрал отряд весёлых парней для оперативного вмешательства в распределение прибавочной стоимости. Дебуратизаторы превратили его в парня, который соблюдал правила и добился всего, договорившись с кем надо.

Если ползучая дебуратинизация мифов продолжится, то очень скоро мы увидим новое прочтение, к примеру, истории Спартака. Сюжет голливудского фильма «Спартак» (год выпуска: 2012, бюджет $ 210 млн, формат 3D, рейтинг на imdb: 7,1) сегодня, увы, проглядывается слишком ясно. 

Итак: образованный римлянин Спартак, из-за разногласий с политикой Суллы попавший в школу гладиаторов, подвергается несправедливости со стороны нетипично злого хозяина. Злой хозяин заставляет гладиаторов убивать друг друга, к тому же сверхурочно, и не обеспечивает их женщинами и вином.  Спартак убивает хозяина и сбегает со своими друзьями в красивые горы. Чтобы поймать рабов, из Рима выдвигаются два полководца: косный Красс, не видящий в рабах людей, и прогрессивный Помпей, понимающий, что сегодня, перед угрозой вторжения парфянского агрессора, Италии как никогда нужно единство.

Злой хозяин заставляет гладиаторов убивать друг друга сверхурочно и не обеспечивает их женщинами и вином

Красс и Спартак собираются было сражаться. Но тут в устье Тибра на десантных галерах с откидными трапами врываются парфяне. Они окружают войско Красса, и он гибнет, почти примерно в полном соответствии с историей пронзённый Парфянской Стрелой. Помпей понимает, что настала пора действовать по-новому. Это понимает и Спартак: они встречаются, и Спартак говорит о Риме как идее всеобщей свободы и справедливости.  Помпей подписывает эдикт, согласно которому каждый раб Отныне Свободен — если, конечно, он продолжает выполнять свои социальные обязанности раба. Объединившись, Спартак и Помпей опрокидывают парфянского агрессора в море.  Спартаку приносят вина и приводят женщину.  Занавес.